Каждый год одного-двух человек забирает Север. Водитель грузовика — о работе на зимниках Таймыра

То есть возит грузы там, где дорог в обывательском понимании нет. Ионин ездит по зимникам. И «ездит» — громкое слово. Пробивается километр за километром к посёлкам, куда груз могут доставить только такие, как он. Зимой, в пургу и мороз, с плохой связью и лицом к лицу с дикой природой.

— Я «Урал» люблю, — признаётся он, налив себе и гостям горячего чаю на кухне в своей квартире в норильском районе Талнах. — КамАЗ, конечно, тоже хорош... Но когда у тебя что-то непредвиденное случилось в дороге, тебе приходится кабину поднимать, чтобы добраться до неисправности. А там у тебя в кабине всё — и еда, и вещи, и сигареты. Ну, всё, что тебе надо в дороге. А на улице минус сорок с ветром. Тебе даже запрыгнуть в кабину отогреться не получается. Поэтому — «Урал». У него, конечно, нос большой, дорогу частично закрывает. Но зато, случись что, спокойно выскочил из кабины, поднял капот, опять запрыгнул в кабину, отогрелся. Да и подводит машина редко.

Свою машину — огромный «Урал» — Юрий Викторович знает лучше, чем собственные пять пальцев. Летом на базе, где пережидает сезон его техника, можно увидеть разобранный до винтиков механизм машины. Стоит один остов «Урала», а вокруг в идеальном порядке разложены практически все детали, из которых он состоит. Каждая промазана, проверена, прочищена. По-другому нельзя — водитель должен быть уверен в своей машине на 200 процентов. Случись что, помочь на зимнике некому.

Зимник — от слова «зима». По зимнику, действительно, ездят только зимой, когда все озёрца и трясины промерзают и покрываются снегом. Такие тракты создавались на Русском Севере с незапамятных времён и первоначально представляли собой дороги в периоды холодов через болота, мхи и леса между сёлами Беломорья. Эти пути оказывались короче в сравнении с летней трактовой или просёлочной дорогой, потому как спрямлялись некоторые объезды — например, вокруг болот.

С расширением территории Российского государства за счёт присоединения Сибири и Дальнего Востока зимники тоже шагнули за Урал. Ведь «авангардом» продвижения на восток страны были одни из самых креативных, как бы мы сейчас сказали, представителей русского народа — поморы. Вот вслед за носителями поморской говóри — диалекта русского языка, на котором говорили первопроходцы, — на Таймыр и пришли многие слова и понятия, в том числе и зимник.

Зимники на Таймыре сегодня проходят по тем местам, где летом или в межсезонье вовсе нет никаких дорог — ни просёлочных, ни трактовых, то есть грунтовых. И даже сейчас, уже в двадцать первом веке, — это всё ещё единственная возможность совершать наземные перевозки между населёнными пунктами полуострова. В другое время года связь между ними — самолётом и вертолётом. Или по воде в короткий летний период навигации. А расстояния-то немаленькие. Например, от Норильска до Хатанги — 800 километров. И между этими двумя населёнными пунктами водного сообщения нет совсем.

800 километров — это много или мало? Если речь про среднюю полосу России летом — дорога хорошая, асфальт без изъянов, а скорость разрешена больше 100 километров в час — то из точки А в точку Б можно переместиться за один восьмичасовой рабочий день. А вот если речь о 800 километрах зимника, то их можно не осилить и за неделю... Потому что возможно, что продвигаться будете по метру в час...

— Однажды неделю сидели. Прошлой зимой, что ли, было... — вспоминает Ионин. — Пурга была — страсть! Вытянутой руки не видно. А дорогу-то переметает. Чуть в сторону съехал — всё! Сел! А пурга не унимается! Выйти из машины невозможно...

Так и провели неделю в кабинах. Керосин жгли, солярку, чтобы не замёрзнуть. Обычно стараются по трое ходить, ну по двое. Потому как одному по зимнику никак нельзя. Гарантированно сгинешь.

Случайных людей на зимнике практически не встретишь. Потому что поездка по ним — настоящее, серьёзное испытание на прочность, выносливость, смекалку, взаимовыручку... и тому подобные качества, которые должны быть у человека всенепременно, иначе ему такую дорогу не одолеть. Впрочем, сами эти люди себя исключительными не считают. Ионин себя и ему подобных называет просто — бродяги.

— Встретили как-то чудаков на джипе — только от города отъехали, встряли. Парень и девушка. Ну разве так можно! Хорошо ещё мы попались, — удивляется наш собеседник. И понятно почему — сам он, наверное, не замечает, но в разговоре его то и дело проскакивает выражение: «Имярек, покойничек, был такой...»

Немало погибло на зимних трактах по Таймыру смельчаков. Как ни крути, а каждый год одного-двух человек забирает седой север. Некоторых не находят вовсе.

— Как-то мы в конце апреля пошли... Витя Наум... Науменко такой был, царствие небесное, покойничек. Они оттуда шли. Вода уже началась. Снег и вода. Мы-то два дня стояли, но проскочили, а они нет... — Юрий Викторович на секунду задумывается. — Тогда, правда, обошлось: пусть с большим опозданием, но машины вернулись на Волочанку (посёлок такой, название старинное — от «волока»). — Товар там кое-как раскидали и потом летом, когда баржи пришли с углём, на них кое-как свои автомобили до Хатанги доставили: кузов отдельно, будка отдельно, баржи-то маленькие. Эпопея целая...

А однажды, в сильную пургу, один выскочил из машины, во вторую отправился, какую-то мелочь взять. Ни в первую машину не вернулся, ни во вторую не пришёл. Искали, кричали — куда там! Зги не видно. Нашли весной в 700 метрах от дороги.

За зиму, как правило, получается три ходки. Бывают годы, когда пять поездок за сезон. Это — хороший год. Вот тебе и 800 километров.

Хорошо, если зима выпадает морозная да тихая. А так, когда снега много, приходится путь пробивать практически всё время, как выражается Юрий Викторович, «бум-бум да бум-бум». Это значит: проехал метр, зарылся, откопался, подложил лесины-брёвна или ещё что, чтобы машина дальше пробилась, и снова — так метр за метром чуть ли не по всему зимнику.

Однажды Ионин с напарниками задержался от положенного срока — через двенадцать суток пришёл. К тому моменту информация прошла, что погиб он. Вот тогда жена Наталья и купила мужу спутниковый телефон — они только-только стали появляться в этих краях. А дело-то как было.

— Олег Малофеев, царствие небесное, пошёл дров набрать. Место такое, не очень далеко, километров тридцать, но дует постоянно. Ему говорят, мол, брось, не ходи ты никуда давай! Нет, пойду, дров принесу, в ящики кину, мол, пригодится, кто его знает, сколько дуть будет.

Ну пошёл, третий раз ещё переодели его, — горько вспоминает Ионин. — Нет и нет. Через 15 минут схватились. Бегали — не нашли, бесполезно. Потом ждали. Два дня прошло. Понятно, что нет его уже. Парень-то крепкий был... Больше ждать бесполезно, стали пробиваться дальше. Потом, когда уже МЧС прибыла, нашли его — к буровой заброшенной пошёл. При нём аптечка моя была, опознали. Жене сказали, что меня уже нет.

С тех пор каждый вечер Юрий Викторович отзванивается по подаренному спутниковому телефону жене, спокойной ночи желает.

Между собой по-прежнему по рации связываются. Но тут когда как.

— Бывает, особенно если мороз, связь чистая, да ещё если в горах, высота метров 600. Далеко, до Дудинки можно добить. А бывает, за бугром находишься и 10 километров не преодолеть. Хотя, конечно, сейчас связь получше, — уверенно говорит дальнобойщик. — Вот раньше были рации, их «болгарки» называли, когда я в геологии работал. Мы могли по ним и с Чимкентом поговорить (Смеётся.). — Слышишь — таксист адрес, линию называет. Спрашиваешь, откуда, на тебе — Чимкент!

Впрочем, и сейчас бывают чудеса связи. Как-то коллега Юрий Валерьянович Халтурин пошёл по зимнику, что вверх по Енисею пролёг. И беда случилась какая-то, то ли аккумуляторы замёрзли, то ли ещё что-то. И вот так же, случайно, на связи оказывается совершенно посторонняя женщина откуда-то из средней полосы, какой-то город, тысячи километров. Дело-то серьёзное было, сумел он убедить случайного человека, — ни с кем другим не мог связаться, — чтобы она позвонила по нужному телефону и сообщила, что Халтурину плохо. Она так и сделала. Напарники сразу сообразили, знают же, куда пошёл. Приехали, вытащили его кое-как.

Геология развалилась, «полярка» исчезла. «Поляркой» ласково называли Полярную геологоразведочную партию, базировавшуюся в советское время в Хатанге. Тогда легче было работать — снабжение и помощь в случае чего обеспечивало государство. Потом, когда всё рухнуло в стране, каждый стал сам за себя. Многие уехали на Большую землю. А Юрий Викторович так и остался здесь, верный зимнику. Пришли иные времена, коммерческие, научились работать в новых условиях. Да только по-прежнему не всё можно продать и купить вдали от цивилизации.

Сколько раз бывало — помогали застрявшим новичкам и соляркой: «Полтора куба отдашь, а что делать, ему же как-то выбираться надо». А так привычка — всё с собой. И топливо, и еда, и генераторы, и кастрюли, и что там ещё человеку для жизни надо... Топливо обычно с запасом. С собой дополнительную ёмкость всегда — на 5–6 кубов, сверх нормативных. Человеку на севере без тепла никак.

Сейчас, конечно, получше — навигаторы помогают. Хотя, важен не столько навигатор, сколько возможность найти собственный след. Ибо, если замело, по своему накатанному следу всё равно идти легче, не так зарывается машина. Но вот наледи — это конечно, отдельная история, тут никакой навигатор не поможет. Только опыт.

Наледи — опасная и коварная штука. На реках Таймыра это смесь шуги, то есть снежного крошева, и воды, прихватившаяся тоненькой корочкой льда, — так что со стороны и не отличишь от основного ледяного панциря. Появляются они, как правило, ближе к весне, но и коренной зимой на быстрых водотоках периодически вода вырывается поверх льда и застывает. Либо с самого начала скорость воды не даёт нарасти полноценному льду. Обычный глаз не разглядит — и врюхиваются многотонные «Уралы» по самую кабину. Это вообще история целая, когда машина тонет. Она ж тяжёлая, её разгружаешь максимально, потом вытягиваешь. Сам «Урал»-то без груза девять тонн весит!

— Одного даже, на Енисее, выпиливать через крышу кабины пришлось. Еле успели парня вытащить, — вспоминает Юрий Викторович.

Есть лихие ребята.

— Вот Валера Жапов — тот всегда до последнего ходит, бродяга ещё тот, всегда в Новорыбной машину оставляет, потому что идти уже нельзя — вода. Каждый год эти эпопеи, — улыбается Юрий Викторович. — Вся Хатанга выходит смотреть, как они там на лёд будут забираться. Бывало, запрыгнул он, и речка пошла, вместе с ним. Камикадзе прям. А были случаи, что и зверь покусал — вон одному волк ногу чуть не отгрыз. Отбился, волка убил, а до ближайшего поселения 200 километров в одну и в другую сторону. Ну, погрыз — не откусил, работать надо, вот и пробивались с грузом до Волочанки. Там уже уколов от бешенства понаставили, мало ли. А голову волка в край отправили на экспертизу.

Много всего было. Но Юрий Викторович, хотя давно на пенсии — ему 66 лет, с зимника не уходит.

— Это болезнь такая, — признаётся он. — Сезон закончил, в отпуск съездил, технику всю перебрал и ждёшь не дождёшься, когда же опять на зимник выходить. Тянет...

Жаль только новых людей мало, в профессию молодые почти не идут. Правда, сейчас и работы-то мало как таковой. Цивилизация наступает. Приходят добывающие корпорации, строят новую инфраструктуру, зимники — как асфальтовые дороги, их обустраивают не хуже широкополосного шоссе — специальная техника позволяет круглосуточно ровнять производственную дорогу, содержа её в относительно приемлемом состоянии для следования большегрузов.

Но романтика севера всё ещё жива. И, конечно, останется таковой, пока существуют зимники, проложенные по старинным трактам, а по ним ездят люди, которые живут по старинным законам — законам взаимовыручки, поддержки, надёжного плеча. Останется до тех пор, пока живы бродяги...

Автор текста - Лариса Стрючкова, член Союза журналистов России, член Клуба исследователей Таймыра, историк, этнограф.

Фото: Сергей Абдульманов и Юрий Ионин.