Истории

Макароны с тушенкой

Эта невероятная история произошла с одним моим знакомым в самом начале его сексуальной жизни…
… Мишка проснулся от чувства жажды и притупленной головной боли. Он приподнял взлохмаченную голову с подушки, огляделся, соображая, где находится.
Через единственное и незанавешенное окно в комнату лился яркий свет уличного фонаря. Мишка лежал одетым на кровати около стола, на котором
виднелись бутылки, остатки какой-то закуски. А на другой кровати, под тем самым окном, в которое с улицы заглядывал любопытный фонарь, он
разглядел два обнаженных тела, мужское и женское. Сползшее с них одеяло валялось на полу. Одно тело, смуглое, худое и жилистое, громко храпело во
сне, второе - сметанно белое, с округлыми формами и рассыпавшимися по подушке светлыми волосами, тихо посапывало. Это тело лежало к Мишке спиной,
и он хорошо разглядел крутой изгиб женского сильного бедра, узкую спину с пунктиром позвонков под тонкой кожей.

При виде этой буквально светящейся в полумраке комнаты обнаженной женской плоти кровь бросилась Мишке в голову, и он сразу вспомнил, кто он и где
находится.
Мишке Коновалову семнадцать, он трудится арматурщиком на К-ком заводе ЖБИ – ну, захулиганил в школе, не захотел дальше учиться, а решил сделать
рабочую карьеру и уехал из своей опостылевшей деревни в ближайший городок, где и был принят с распростертыми объятиями на бетонном заводе. Но
сейчас он находился не в своем заводском общежитии, а за несколько сот километров от него, в четырехкомнатной квартире пятиэтажного жилого дома по
ул. Типографской в дымном и чумазом Нижнем Тагиле. Дом этот был временно отдан под общежитие для командированных, приезжающих на строительство
очередной домны металлургического комбината.
Их, шестерых представителей К-кого ЖБИ, разместили в трех других комнатах, а в этой, где сейчас валялся на скомканной постели и таращился на голую
женскую попу Мишка, к их приезду уже жили двое монтажников из Североуральска.
Была осенняя слякотная пора, Мишка накануне сильно простудился в сыром глинистом котловане, где они монтировали и заливали бетоном фундамент, у
него образовался сильный кашель и болело горло, и их «бугор» дядя Вася Сучков отдал ему ключ от общежитской квартиры и велел с утра ехать в
поликлинику. Мишка на удивление быстро нашел поликлинику, до которой можно было даже не ехать на трамвае, а дойти пешком. Там у него нашли ангину
и «посадили» на больничный, выписали какие-то таблетки, полоскания. И уже часов в двенадцать дня Мишка вернулся домой. То есть в свое общежитие.
Покашливая, он сунул ключ в замочную скважину, повертел им, но дверь не открывалась, так как, похоже, была заперта изнутри на задвижку. Мишка
приложил ухо к двери – точно, за ней слышались приглушенные мужские голоса и звонкий женский смех.
«Вот так номер, - пробормотал Мишка. – Это кто же у нас там веселится? Наши-то все на комбинат уехали». И он забарабанил в дверь кулаком. Спустя
пару минут дверь распахнулась. Ее открыл один из двоих монтажников. Звали его, кажется, Ибрагим, он был то ли кумыком, то ли кем-то еще из других
малочисленных, но гордых кавказских народов, Мишка в этом разбирался плохо. Ибрагим был в белой майке, в проем которой виднелась его худая, но
очень волосатая грудь. А еще он был пьян и весел.
- А, это ты! – воскликнул Ибрагим обрадованно, как будто только и ждал Мишкиного возвращения. – Как тебя… А, ну да, Мыша? Чего не на работе?
- Да вот больничный дали, простыл сильно. Горло болит, - пожаловался «Мыша». – Сейчас буду лечить, вон кучу таблеток купил.
- Горло? Вай, да это разве болезнь для настоящего мужчины? – всплеснул худыми смуглыми руками Ибрагим. – Пошли к нам, я тебя в адин миг вылечу.
К «ним» означало в комнату сразу перед ванной и туалетной комнатами, которую вдвоем занимали этот веселый кумык Ибрагим и хохол Степан со смешной
фамилией Недайпиво.
- Да неудобно как-то, - слабо засопротивлялся Мишка. – У вас там своя компания. А мне лечиться надо, да еще и ребята наказали макароны с тушенкой
сварить на ужин. - Сваришь свои макароны, успеешь, - проворчал Ибрагим, заталкивая Мишку в комнату, где дым уже стоял коромыслом. – Вот, принимайте кунака!
На Мишку уставился такой же пьяный, как Ибрагим, краснолицый Степан с прилипшим папиросным окурком к мокрой нижней губе. А еще за столом сидели
две слегка потертые женщины, но довольно симпатичные – «пожилые», как отметил про себя Мишка, хотя им на самом было не более чем по тридцать. Одна
темненькая, другая светленькая.
- Какой симпату-ульчик! – пропела темненькая. – Иди ко мне поближе!
А светленькая ничего не сказала, только томно улыбнулась.
- Я тоби дам поближе! – пригрозил сидящий рядом с темненькой хохол.- Шо, молоденького захотела?
- А вот захотела! – капризно протянула под общий хохот темненькая. Мишка залился краской смущения, закашлялся.
- Ладна вам, не смущайте джигита, - сказал Ибрагим. – Он же балной. Я его мала-мало лечить буду. Сейчас, кунак Мыша, ты у меня савсем здоровый
будишь!
Он налил полный граненый стакан водки, щедро сыпанул туда черного перца, поболтал ложкой и протянул эту серую жидкость Мишке.
- Пэй, брат!
Мишка испуганно посмотрел на стакан. С водкой он, конечно, уже был знаком. Но чтобы сразу полный стакан, да еще с перцем? На него выжидательно и с
усмешкой смотрела вся компания. Особенно большеглазая светленькая, которая назвалась Изольдой и сразу понравилась Мишке, несмотря на свой
«пожилой» возраст. Мишка решительно выдохнул из себя воздух и большими глотками выпил весь стакан этого умопомрачительного лекарства. Глотку и
пищевод ему обожгло так, будто по ним прошлись рашпилем. Мишка задохнулся, закашлялся, у него градом хлынули слезы, потекло из носа.
- Кусай, кусай тебе говорят! – торопливо протянул ему огурец Недайпиво.
- После первой не закусываю! – отдышавшись, храбро просипел Мишка, чем вызвал новый взрыв хохота. Но второго стакана уже не понадобилось, потому
что буквально через несколько минут у пацана перед глазами все поехало, и он стал сползать со стула. Потерявшего сознание Мишку уложили тут же на
кровать и продолжили пировать без него.
И вот он пришел в себя уже только ночью. Хотя, скорее, это был все еще вечер, потому что было слышно, как там, за дверью, ходили и
переговаривались в глубине квартиры Мишкины коллеги, урчала спускаемая в унитазе вода, кто-то, фальшиво напевая, мылся под душем. Мужики уже
вернулись с работы, но спать еще не укладывались. «Интересно, дядя Вася рассердился на меня за то, что я не сварил им макароны?» – как-то
отстраненно подумал Мишка, не отрывая глаз от голой женщины с чудным именем Изольда, – И знают ли они, что я здесь?»
Как ни странно, он чувствовал себя практически здоровым – горло у него не болело, кашель не прорывался, прошла и голова. Мишка ощущал лишь одно
беспокойство и томление – при виде обнаженного и такого соблазнительного женского тела член у него тут же напрягся и стал рваться из штанов
наружу. И с этим надо было что-то делать, иначе он сейчас лопнет от острого желания вонзить свое уже буквально звеневшее от напряжения мужское
достоинство вот в эту безмятежно спящую женщину в объятиях смуглого и громко храпящего, такого ненавистного сейчас Ибрагима. Как Мишке хотелось,
чтобы он сей же момент исчез, испарился, умер, наконец, и тогда Мишке с его срочно возжеланной женщиной никто мешать не будет. А кстати, где
хохол-то? Где Степан Недайпиво со своей темненькой подружкой? Скорее всего, из-за того, что Мишка занял его кровать, они не стали тревожить его,
больного и бесчувственного, а ушли к этой темненькой домой, или куда там еще. И правильно сделали! Сейчас у Мишки есть свободная кровать, есть
женщина – правда, пока чужая. Но он уже любит эту Изольду, а раз так, нужно сделать ее своей!
И он, обуреваемый почти звериной похотью – ну вот откуда она взялась у семнадцатилетнего пацана? хотя когда ей же и быть, как не в этом
гиперсексуальном возрасте, – пошел на сумасшедший, поганый, сумасбродный поступок. Мишка осторожно слез со своей кровати и на цыпочках подошел к
спящим любовникам. Парнем он был довольно крепким, и взять на руки и унести на свою постель пятидесятикилограммовую женщину для него было плевым
делом. И унес бы. Но на ней лежала рука Ибрагима, которую Мишка, задержав дыхание и осторожно приподняв, попытался пристроить где-нибудь в
сторонке. Но рука храпящего Ибрагима всякий раз возвращалась на место и по-хозяйски обнимала Изольдину грудь. Так что одному перетащить к себе на
постель женщину, которую Мишка хотел все острее и острее, и не разбудить при этом темпераментного Ибрагима, который, проснувшись, черт знает чего
мог выкинуть, Мишке явно бы не удалось. И тогда Мишка пошел на другой, не менее отчаянный шаг.
Отперев закрытую изнутри на крючок дверь комнаты, он вышел к своим землякам. Щурясь от яркого света и рассеянно кивая на приветственные возгласы
сотоварищей, он поискал глазами своего почти сверстника Кольку Овсянникова. (Кольке стукнуло восемнадцать, его вот-вот должны были забрать в
армию, и он тоже, как и Мишка, находился в постоянном поиске снятия сексуального напряжения.). Колька листал на своей кровати какой-то журнал.
Мишка позвал его в прихожую и там возбужденным шепотом обрисовал ситуацию.
Колька тут же загорелся желанием принять участие в этой сумасшедшей авантюре – при условии, что он будет вторым.
- А если Ибрагим проснется, когда мы бабу от него потянем? – все же прозондировал он возможность развития событий по нежелательному сценарию.
- Отоварим и выкинем! – грозно прошипел Мишка. Он уже жутко ревновал Изольду к этому чертовому кавказцу, мешающему воссоединиться ему с любимой
женщиной, и ради этого готов был на все. – Ну, пошли. Только тихо!
Заговорщики, аки тати, на цыпочках подошли к кровати с переплетенными телами, Мишка осторожно снял руку Ибрагима с Изольды, Колька мягко перевалил
его на спину. Ибрагим продолжал храпеть, ничего не чувствуя, также безмятежно посапывала и освобожденная Изольда.
- Вот нажрались! – прыснул Колька. Наблюдающий за этим бесстыдством уличный фонарь озорно мигнул.
- Т-с! – приложил палец к губам Мишка. – Бери ее под мышки, а я за ноги... Понесли!
Пять секунд – и объект Мишкиного желания оказался на его постели. Изольда лежала на спине, слегка раздвинув стройные ноги и дразня пацанов
рыжеволосым бугорком под плоским животиком, небольшими, приплюснутыми мячиками грудей с темнеющими шишечками сосков, рассыпавшимися по подушке
светлыми волосами. У Мишки снова зашевелилось в штанах и стало горячо глазам. «Выйди, я тебя позову потом» - горячечно прошептал он топтавшемуся
рядом Кольке. «А не обманешь?» - жалобно спросил Колька, не в силах отвести глаз от Изольдиных прелестей. «Пошел, пошел, не обману» - вытолкал его
из комнаты Мишка и закрылся на крючок. Вот теперь ему ничто не мешало соединиться с любимой женщиной! Мишка торопливо выпрыгнул из штанов и, почти
теряя сознание, навалился на Изольду, коленями раздвинул ей ноги и, нетерпеливо потыкавшись своим ставшим почти каменным членом сначала в лобок с
жесткими волосками, попал во что-то нежно-горячее и тесное, судорожно протолкнулся глубже и беспорядочно задвигался в мучительных и сладких
конвульсиях, желая протиснуться туда уже всем своим существом. И буквально секунд через тридцать он взорвался – с оглушительным звоном в ушах, с
мириадами звезд перед глазами. В порыве страсти Мишка замычал и впился губами в теплую мягкую шею Изольды. И Изольда… проснулась.
- Ты? – изумленно спросила она, широко распахнув глаза. Сказала она это совсем негромко, но все равно Мишка зажал ей рот ладонью. «Я тебя люблю, -
прошептал он. – Не будешь шуметь?» Изольда медленно закрыла и открыла глазам. Миша убрал ладонь с ее горячих и влажных губ.
- Ты с ума сошел? – зашептала Изольда. – А если он проснется? А ну пошел отсюда!
Надо сказать, что Мишка все еще был в Изольде, причем в прежней форме.
-Не проснется, - хрипло ответил Мишка, вновь охваченный острым, непреодолимым желанием – сейчас никакая сила не могла бы оттащить его от этой
такой теплой, такой прекрасной, такой сладкой женщины. И еще крепче стиснув Изольду в своих объятиях, он снова задвигался в ней, на этот раз уже
более размеренно. Кровать стала ритмично поскрипывать, Изольда прерывисто задышала и впилась острыми коготками Мишке в ягодицы, подтаскивая его к
себе и умело отвечая на Мишкины движения. И скоро они снова забились в конвульсиях и унеслись куда-то в космическую даль, под могучий храп
Ибрагима и нетерпеливое сопение и топтание Кольки под дверью.
- А теперь ты обязан на мне жениться! – отдышавшись, прошептала Изольда. – Ну, слазь. Ишь, понравилось!
- Сначала разведись с Ибрагимом, - укладываясь рядом с ней на спину, ответил Мишка. – И вообще, мне в армию скоро. Будешь ждать?
- В армию? – перепросила Изольда, водя пальчиком по его груди. – Так ты еще пацан совсем! Я у тебя первая? Хотя что-то непохоже.
- Вот так, по-настоящему, первая, - признался Мишка, сторожко косясь в сторону Ибрагима. Но тот продолжал заливисто храпеть. – До тебя было два
раза, да так, смех один, даже вспоминать не хочется.
Вспоминать Мишке те «два раза» не хотелось, потому что там был полный конфуз.
– А на тебе я бы женился, ты вон какая…
Мишка снова потянулся к Изольде.
- Хвати, хватит, жених, - отвела его жадную руку Изольда. – Лучше посмотри, что там попить есть на столе. Пить хочется.
Мишка вздохнул, присел на кровати. За дверью также нетерпеливо топтались и сопели. И Мишка вспомнил – это Колька Овсянников ждал своей очереди.
Мишке стало и смешно, и противно.
- Я сейчас пойду как будто в туалет, а ты выкинь за мной мою одежду и закройся, ладно? – прошептал он Изольде.
- Я бы тебя и так вытолкала к твоему дружку, который пускает слюни под дверью, - ответила Изольда. – Что, и ему пообещал? Эх ты, жених! Ну, иди уж!
Она притянула Мишку к себе, коротко и жгуче поцеловала его в губы, оставив на них солено-кисло-сладкий привкус и оттолкнула. – Иди и забудь!
Мишка натянул на себя трусы и, скинув крючок, вышел из комнаты.
- Наконец-то! – обрадовался Колька. – Ну, я пошел.
Но не успел он сделать и шага, как в лицо ему полетели Мишкины шмотки, а затем пара ботинок и дверь захлопнулась перед самым его носом. «Спокойной
ночи, мальчики!» - прошептала Изольда, накидывая крючок на петельку. Колька торопливо толкнулся в дверь, но было уже поздно.
- Наколол меня, козел! – прошипел он Мишке. – А я вот завтра Ибрагиму все скажу, он тебе кишки-то выпустит.
- А я-то тут при чем? - ответил Мишка. Глупо и счастливо улыбаясь, он прыгал на одной ноге, натягивая штанину на вторую. – Я вышел, как и
договорились. Сам виноват, надо было сразу нырять к ней. А теперь что уж. Пошли лучше макароны варить. С тушенкой!..


Социопат

К Смирнову я шел, волнуясь. Успокаивать моего клиента было нечем, а обманывать не хотелось. К сожалению, за все время работы адвокатом привычка
лицемерить так и не выработалась.
– Все очень серьезно. Вам грозит ампутации пятнадцати килограмм, – сразу вывалил я правду.
Смирнов и сам прекрасно все понимал, поэтому только спросил со вздохом:
– Что именно отрежут?

– Я буду бороться за удаление рук по локоть и ног по колено. Должно хватить.
– Это хорошо, – только и произнес он.
Я кивнул. Учитывая его род деятельности, такой вариант не самый плохой.
– А прокурор? – спросил мой клиент.
– Он хочет получить всю ногу. Левую или правую.
Смирнов задумался.
– Может такой вариант и лучше?
Я покачал головой.
– В моем варианте вы быстрей восстановитесь и даже сможете нарастить в последствие свой вес. Конечно, до нынешних семидесяти килограмм вы уже не
дотянете, но все же что-то и вернется за пару лет.
– И какие шансы? – совсем уж безразлично спросил он.
– Учитывая тяжесть преступления?
– Да.
– Невысокие, но есть.
Он опять закивал…
*
Конечно, я попытался сначала договориться с прокурором. Назначил свидание, заказал столик в дорогущем ресторане, лимузин, забронировал номер с
видом на залив. Благо государственным обвинителем назначили моего университетского приятеля Вано, которого мы с женой где-то раза три в году
приглашали на семейные оргии. Каждый раз он появлялся с новой подругой, а в этот раз пришел даже с двумя.
– Паша, пойми! Дело стоит на контроле общественности, – объяснил он мне уже в самом конце встречи.
– Но ведь всегда можно найти какой-то компромисс. Мой клиент может признаться в совершении преступлении сразу, без утомительной доказательной
базы, а вы скосите несколько килограмм.
– Скосите! Скосите! Ха-ха, – рассмеялся он, расплескивая мартини на спину моей жены. – Ты газеты почитай. Там видео просто прелесть.
Общественность жаждет крови. Генеральный Прокурор жаждет крови. Правительство жаждет крови. Впаяют ему по полной.
Он аккуратно слизал капельки мартини, со спины благодарно застонавшей жены, и шлепнул её игриво по заду.
– Что же мне делать? – спросил я.
– Расслабься и получай опыт, – цинично посоветовал он.
*
После процесса все спустились в ресторан. На аукционе подавали стейк из ног Смирнова. Юристам, как непосредственным участникам процесса, продали
со скидкой. Результаты процесса не радовали. Что-то мне удалось выторговать. Ампутировали ноги выше колена, с чем меня и поздравляли все
присутствующие, даже Вано.
– Ты монстр, ты просто монстр, – сказал он мне, чавкая мясом. – Мне даже на мгновение показалось, что ты реально несколько килограмм срежешь.
У меня аппетита не было. На самого Смирнова мне плевать, но каждый обвинительный приговор переносил болезненно. Поэтому я не стал наедаться, а
попросил упаковать стейк с собой, для жены.
– Да-да! – поддержал Вано судья Мартыненко. – Вы очень профессионально вели процесс. Если бы не наличие видеозаписей, вы вполне могли бы и
оправдать своего подзащитного. Что было бы печально! – добавил он рассмеявшись, – Наш повар любит работать с настоящим мясом, у него получается
поистине великолепные, волшебные произведения кулинарного искусства.
– Не знаю, – признался я. – Не думаю, что могу быть довольным результатами процесса.
– Да ладно вам, Паша, комплектовать, – махнул рукой Мартыненко. – Адвокаты не могут оправдать всех. И не только потому, что многие подсудимые
действительно виновны в своих преступлениях. Цивилизация живет в условиях дефицита натурального мяса, и в обозримые несколько тысяч лет,
воссоздать животный мир, не получится. И принцип – нарушил, поделись своим телом с обществом – будет существовать.
Я сделал вид, что согласился.
*
Через месяц я опять разговаривал со Смирновым.
– Второй раз за полгода? – спросил.
Он только сжался, бедняга, и кивнул, не поднимая головы.
– У вас даже ноги еще не отросли! – воскликнул я. – Подождали хотя бы!
– Не знаю, господин адвокат. Это накатывает, я себя в такие моменты не контролирую. Почти не контролирую.
Я достал папки с материалами и положил их на стол.
– Все хуже, чем в прошлый раз, – сразу сообщил я.
– Я понимаю.
– В прошлый раз вас зафиксировали только видеокамеры в подземном гараже супермаркета, следов и улик практически не было. Именно благодаря этому
мне удалось смягчить приговор.
– А сейчас? – заискивающе спросил он.
– А сейчас! – я буквально взорвался. – Вы умудрились сделать это на глазах почти сотни свидетелей! В центральном парке! Днем! В выходной день!
– Я понимаю…
Я взял себя в руки и спросил уже спокойней.
– Вы же наследственный клиент нашей семьи? Ваши дела долгое время вел мой батюшка?
– С самого рождения, – согласился он. – Меня приписали к нему по результатам лотереи.
– И до этого самого момента никаких уголовных преступлений?
– Нет, господин адвокат. Я не знаю, что на меня нашло.
Я не стал дальше его мучить. Только у самых дверей поинтересовался:
– Сколько вы сейчас весите?
– Пятьдесят семь.

*
С Вано я встречаться не стал. Посчитал бесполезным. У него и так все козыри. Хватит и того, что жена проведет с ним уикенд. Долго раздувая в
поисках выхода, я, в конце концов, попытался задобрить прессу.
– Машенька, я уверен, что газеты несправедливо относятся к моему клиенту, – произнес я, параллельно играясь с вишенкой, которую катал на её груди.
– Несправедливо? – промурлыкала она удивленно.
– Конечно! В каждом номере десять строчек. Это еще до начала процесса, – воскликнул я. – Хватило бы и пяти. Зачем напрягать, зачем понимать шумиху?
– Пашенька, ну что ты! – прошептала журналистка, забирая у меня вишенку и отправляя её в рот. – Это же не наша идея. Существует жесткие стандарты.
Если мы по каким-то причинам уменьшим освящение следствия, у всех сразу возникнет вопрос: почему именно о нем мы решили промолчать? Отчего такая
льгота? А не протекции ли это? И процесс плавно переместиться в плоскость политики. Поверь мне тебе совершенно не понравиться, если в него
вмешаются политиканы. А так в общей массе. У нас в уголовной хроники сейчас тридцать подобных преступлений.
Я вздохнул.
– Жаль мне его, – неожиданно признался я.
– Вот уж глупости. Нашел кого жалеть. Он же явный психопат! – Машенька наклонилась ко мне и нежно укусила за мочку уха. – И он не просто дрочил.
Нет он даже кончил! Срезать с него килограмм двадцать пять – совершенно заслуженное наказание.
*
После процесса я обедал с судьей. Смирнова брать я не стал, сегодня судили еще какого-то негра и я взял бистрогонов из его мяса. Все же оно нежнее
и приятней на вкус. А судья по каком-то поводу шиковал и заказал целых два блюда: борщ на жире Смирнова и его же запеченную печень.
– Вы старались, мой мальчик! Дрались как лев! – заявил он мне после первого. – И не ваша вина, что преступление осужденного абсолютно очевидно
– Да, господин судья, – безропотно согласился я.
– В одном вы только перегнули палку, мой мальчик, – произнес он и замолчал.
– В чем же? – подыграл ему я.
– В том, что попытались сыграть на жалости к преступнику, – и строго потряс ножом.
– Я просто не нашел других возможностей…
– Так их и не было, – прервал меня он. – Вообще никаких возможностей не было. Это ведь не бракоразводный процесс, это проклятый дрочер.
– Ну и что? Он все равно человек.
– Пхых! – возмутился судья. – Если он человек, то пусть не забывает, что живет не на каком-то острове, а в обществе! И тут ему никто не даст,
разбазаривать свою сперму. Сперме месте в женщине! Сперма это начало нового человека. Наша страна и так переживает тяжелые годы, а тут еще и
дрочеров развелось.
– Тяжелые? – удивился я. – Но экономика вроде на подъеме…
– Экономика, – скривился судья. – Демография в кризисе. Население сокращается, а значит мясной потенциал уменьшается. Мы уже из второй десятки
вылетели.
– Не думаю, что Смирнов сильно ухудшит показатели, – возразил я.
– Принцип – каждый человек должен воспроизвести самого себя – никто не отменять не собирается, – в свою очередь возразил судья, и добавил
скривившись: – Тем более ради Смирнова.
*
Я надеялся, что не услышу о Смирнове достаточно долго. После того, как у него срезали почти все мясо и большинство органов, оставив, по сути,
только голову, позвоночник с какими-то ошметками, и член, я рассчитывал, что он завяжет с преступлениями как минимум на несколько лет. Но меня к
нему вызвали уже через две недели.
– Как? – спросил я.
Смирнов лежал в биорастворе и молчал. Я открыл папку с материалами следствии я и начал читать.
– Боже мой, – воскликнул я. – Вы сами себе сделали минет? И проглотили сперму.
– Да… – промычал Смирнов.
Я молчал минут десять.
– Смирнов, – наконец, произнес я. – Должен признать, я вас совершено не понимаю. Просто не могу понять. Что вам мешает найти бабу, которая сделает
все, что только взбредет вам в голову и с радостью понесет от вас? Даже сейчас с вашими тридцатью килограммами вы можете снять в школе какую-то
малолетку, которая будет только рада дополнительной практике. А вы?
– Простите, господи адвокат. Я сам не понимаю. Это как накатывает на меня и никак не остановить. Не получается.
*
Я понимал, что ничего изменить в судьбе Смирнова не смогу. Но все равно попытался и отправился в институт судебной медицины. Доктор, которая меня
приняла, была совсем молодой и симпатичной. Она предпочитала быть сверху, даже отвечая на мои вопросы.
– Что их заставляет дрочить?
– Милый, они же все социопаты. Они не способны с адаптации в обществе. Поверь, они все делают назло всем нам.
– Но он говорит, что он не может контролировать свои действия.
– Лгут. Нагло лгут.
– Я могу поверить в социопатию, – произнес я осторожно. – Я сам недолюбливаю дрочеров, а моего клиента, который сам себе делает минет тем более,
но меня что-то смущает в этой ситуации.
– Забудь, – произнесла она , убыстряясь. – Система рассчитана точно. Больше чем можно она не заберет. Мясо всегда будет ровно столько, сколько
общество может себе позволить.
– Система?
– Ах, не забивай себе голову. Лучше давай поменяемся.

*
По традиции жене Смирнова отдали уши и продали со скидкой ребка, на суп. Особенно грустными они мне не показались. С другой стороны родителей у
него не было, а жены редко сейчас отличаются сентиментальностью. Мозги купил какая-то шишка из столицы. А вот судье удалось вырвать настоящий
деликатес – яйца.
– Поздравляю вас с удачной покупкой, господин судья, – произнес я.
– Да. Мне сегодня ужасно повезло, что никто не заинтересовался и торги прошли совсем спокойно.
– Господин судья, я бы хотел… – голос мой непроизвольно дрогнул, – я бы хотел поговорит с вами.
– О чем же мой мальчик?
– О странной статистике.
– Вот уж в чем не понимаю, так это в статистики, – удивился он.
– Но все же я думаю, вы сможете мне объяснить одну цифру.
Он посмотрел на меня.
– Почему каждый год мяса осуждается ровно пять процентов от общего мясного потенциала страны?
– Разве? – ухмыльнулся он.
– Это открытая информация, я проверил. Нигде именно это соотношение не публикуется. Но соотнести не сложно.
Судья совершенно неожиданно положил мне руку на плечо и зашептал.
– Мальчик мой, обществу необходимо здоровое питание, чтобы не выродиться. А принцип добровольного пожертвования части себя во благо общества –
краеугольный камень нашей культуры.
– Я не помню, чтобы кто-то добровольно сдавал себя на мясо.
– Слава богу, это не требуется, хватает осужденных преступников.
– Благо их количество всегда можно… предугадать…
– Зачем гадать, – улыбнулся во все тридцать два зуба судья. – Мы демократическая страна, парламент в бюджете каждый год закрепляет целевой уровень
преступности.
– Очень продуманная система, – произнес я задумчиво.
– Безусловно! – согласился судья.
Автор Usachov.

Любимому народу посвящается...

Утро доброе, родные!
Вчера в очередной раз прочитала о том, какая я «тупая пизда», «мразота» и «гламурная блядина, несчастная в личной жизни» (кто-то прислал ссылку на
форум, где мудаки меня обсуждают), и задумалась: а, может, прав, прав мой великий народ, и я действительно залупа конская, а они – хорошие люди?
Может, то, что я именую «быдло-радости» и есть те самые вечные ценности, а мои миллионы – это так, хуйня из под ногтей?
Позвонила Светке.

- Собирайся! На метро прокатимся, - сказала она.
- В смысле?
- В прямом. Посмотришь на свой любимый народ не по телеку, а потом решишь, кто прав.
И мы спустились. В пятницу. В час пик. В подземку.
Граждане! Такого ужаса я не испытывала никогда. ...
Нет, я, конечно, была в метро. Но давно. Когда там еще попадались нормальные лица.
Мы проехали одну станцию, после чего мне срочно потребовалось выйти из вагона. Этот рвотный запах я не забуду до самой смерти: смесь демократичной
парфюмерии, пота и алкоголя. И посеченные волосы девушки, стоящей впереди меня. Они лезли мне в лицо, но я ничего не могла с этим поделать. Отойти
в сторону нельзя: некуда. Слева нависала рожа, покрытая акне. Я боялась, что если поезд резко затормозит, то эти прыщи коснутся моей кожи. Я
уткнулась лицом в Светкино плечо и тихо заплакала. Но тут, слава богу, поезд остановился, и мы вышли.
Мы сели на лавочку. Светка вытерла мне сопли и дала мятную конфету. Потихоньку дыхание восстановилось.
- Продолжим! – сказала подруга и встала.
- Ненене! Хватит! Я все поняла. Пойдем отсюда. Ну, пожааалуйста.
- Хуй там! Я видела, как ты зажмурилась и от своего любимого народа морду отвернула. Пока не посмотришь ему в глаза, никуда мы отсюда не уйдем!
Вот честно: я хотела послать ее на хуй. Первый раз в жизни. И уже даже открыла рот, но тут до меня дошло: я же хочу стать писательницей, а,
значит, должна уметь «дойти во всем до самой сути».
- Поехали! – решительно сказала я, пожалев лишь о том, что не прихватила с собой фляжку с арманьяком.
Мы вошли в вагон, и я смело взглянула в лицо правде. А правда оказалось такова:
1) что бы там всякие гребаные лузеры не пели про «настоящих, искренних и красивых девушек, которых можно встретить только в метро», не верьте:
таких страшных телок и теток я не видела нигде. И, надеюсь, больше не увижу.
2) у моего народа взгляд тупой коровы. Глаз много, цвет разный, взгляд один. Мне тут кто-то из френдов написал, что у богатых мужиков апатичный
взгляд. Теперь я точно знаю: этот человек не был в метрополитене. Вот где апатия и полный даунизм.
3) мужики просто ужасны: либо офисные задроты, либо конченые гопники. Единственный приличный экземпляр: очень пожилой мужчина с портфелем. Одет
недорого, но аккуратно: костюм, галстук. Взгляд живой. Похож на препода.
Хотелось бы набросать больше пунктов, но не успела: тут уж Светке стало плохо, и мы вышли.
Когда пили кофе, сказала:
- Нет, все-таки не я – залупа конская. Все -таки они – быдло. Подтверждено экспериментально.