15799
1
Дело было в 2012, внезапно я оказался в каком-то отеле в районе Шарм-эль-Шейха, и так получилось, что зарулил в магазин эфирных масел.
Пучеглазый усатый араб долго наблюдал, как я набираю пузырьки с разными ароматами, с каждым новым пузырьком в его глазах проскакивали значки доллара, как у дяди Скруджа в известном мультике.
Когда формирование покупки было закончено, араб озвучил цену:
- С вас сто тридцать два доллара.
Тут значки долларов уже замерцали в моих глазах. Я вспомнил два наставления бывалых путешественников, первое из которых звучало так: "Не торгуешься - обидишь продавца равнодушием".
Жаркий полдень сменился прохладным вечером, с моря повеяло свежестью и какими-то растениями.
В пепельнице догорала горка окурков, очередная чашка кофе за счет заведения уже была выпита и помыта.
Вспотевший араб, ставший еще более пучеглазым за прошедшие четыре часа, пригладил свои встопорщенные усы, вытер пот со лба и устало махнул рукой:
- Восемнадцать долларов, уважаемый.
Добивающим ударом - робкая просьба от меня:
- Десять долларов за все и вот эти вот маленькие кувшинчики для масел в подарок, да?
Араб чуть не потерял сознание.
Я вышел из магазина, обедневший на десятку баксов, но с большим пакетом эфирных масел, и несколькими кувшинчиками в подарок.
Сквозь витринное стекло за мной наблюдал продавец, и мне показалось, что он рисует на полу магазина сакральные знаки, отпугивающие таких покупателей, как я.
Мне же было весело.
К тому же второе правило при посещении восточных лавок звучало так: "если ты прогнул продавца на хорошую скидку - больше к нему не приходи, это невежливо".
На следующий день мы очень дружелюбно поздоровались, он вежливо пригласил меня в свой магазинчик, я так же вежливо отказался.
Все остались довольны.
Когда формирование покупки было закончено, араб озвучил цену:
- С вас сто тридцать два доллара.
Тут значки долларов уже замерцали в моих глазах. Я вспомнил два наставления бывалых путешественников, первое из которых звучало так: "Не торгуешься - обидишь продавца равнодушием".
Жаркий полдень сменился прохладным вечером, с моря повеяло свежестью и какими-то растениями.
В пепельнице догорала горка окурков, очередная чашка кофе за счет заведения уже была выпита и помыта.
Вспотевший араб, ставший еще более пучеглазым за прошедшие четыре часа, пригладил свои встопорщенные усы, вытер пот со лба и устало махнул рукой:
- Восемнадцать долларов, уважаемый.
Добивающим ударом - робкая просьба от меня:
- Десять долларов за все и вот эти вот маленькие кувшинчики для масел в подарок, да?
Араб чуть не потерял сознание.
Я вышел из магазина, обедневший на десятку баксов, но с большим пакетом эфирных масел, и несколькими кувшинчиками в подарок.
Сквозь витринное стекло за мной наблюдал продавец, и мне показалось, что он рисует на полу магазина сакральные знаки, отпугивающие таких покупателей, как я.
Мне же было весело.
К тому же второе правило при посещении восточных лавок звучало так: "если ты прогнул продавца на хорошую скидку - больше к нему не приходи, это невежливо".
На следующий день мы очень дружелюбно поздоровались, он вежливо пригласил меня в свой магазинчик, я так же вежливо отказался.
Все остались довольны.
Новости партнёров
реклама
БЕДА
Егор Иваныч, по фамилии Глотов, мужик из деревни Гнилые Прудки, два года копил деньги на лошадь. Питался худо, бросил махорку, а что до самогона, то забыл, какой вкус в нём. То есть как ножом отрезало не помнит Егор Иваныч, какой вкус, хоть убей.
А вспомнить, конечно, тянуло. Но крепился мужик. Очень уж ему нужна была лошадь.
Вот куплю, думал, лошадь и клюкну тогда. Будьте покойны .
Два года копил мужик деньги и на третий подсчитал свои капиталы и стал собираться в путь.
А перед самым уходом явился к Егору Иванычу мужик из соседнего села и предложил купить у него лошадь. Но Егор Иваныч предложение это отклонил. И даже испугался.
Что ты, батюшка! сказал он. Я два года солому жрал ожидал покупки. А тут накося купи у него лошадь. Это вроде как и не покупка будет... Нет, не пугай меня, браток. Я уж в город лучше поеду. По-настоящему чтобы.
И вот Егор Иваныч собрался. Завернул деньги в портянку, натянул сапоги, взял в руки палку и пошёл.
А на базаре Егор Иваныч тотчас облюбовал себе лошадь.
Была эта лошадь обыкновенная, мужицкая, с шибко раздутым животом. Масти она была неопределённой вроде сухой глины с навозом.
Продавец стоял рядом и делал вид, что он ничуть не заинтересован, купят ли у него лошадь.
Егор Иваныч повертел ногой в сапоге, ощупал деньги и, любовно поглядывая на лошадь, сказал:
Это что ж, милый, лошадь-то, я говорю, это самое, продаёшь ай нет?
Лошадь-то? небрежно спросил торговец. Да уж продаю, ладно. Конечно, продаю.
Егор Иваныч тоже хотел сделать вид, что он не нуждается в лошади, но не утерпел и сказал, сияя:
Лошадь-то мне, милый, вот как требуется. До зарезу нужна мне лошадь. Я, милый ты мой, три года солому жрал, прежде чем купить её. Вот как мне нужна лошадь... А какая между тем цена будет этой твоей лошади? Только делом говори.
Торговец сказал цену, а Егор Иваныч, зная, что цена эта не настоящая и сказана, по правилам торговли, так, между прочим, не стал спорить. Он принялся осматривать лошадь. Он неожиданно дул ей в глаза и в уши, подмигивая, прищёлкивая языком, вилял головой перед самой лошадиной мордой и до того запугал тихую клячу, что та, невозмутимая до сего времени, начала тихонько лягаться, не стараясь, впрочем, попасть в Егора Иваныча.
Когда лошадь была осмотрена, Егор Иваныч снова ощупал деньги в сапоге и, подмигнув торговцу, сказал:
Продаётся, значится... лошадь-то?
Можно продать, сказал торговец, несколько обижаясь.
Так... А какая ей цена-то будет? Лошади-то?
Торговец сказал цену, и тут начался торг.
Егор Иваныч хлопал себя по голенищу, дважды снимал сапог, вытаскивая деньги, и дважды надевал снова, божился, вытирал рукой слёзы, говорил, что он шесть лет лопал солому и что ему до зарезу нужна лошадь, торговец сбавлял цену понемногу. Наконец в цене сошлись.
Бери уж, ладно, сказал торговец. Хорошая лошадь. И масть крупная, и цвет, обрати внимание, какой заманчивый.
Цвет-то... Сомневаюсь я, милый, в смысле лошадиного цвету, сказал Егор Иваныч. Неинтересный цвет... Сбавь немного.
А на что тебе цвет? сказал торговец. Тебе что, пахать цветом-то?
Сражённый этим аргументом, мужик оторопело посмотрел на лошадь, бросил шапку наземь, задавил её ногой и крикнул:
Пущай уж, ладно!
Потом сел на камень, снял сапог и вынул деньги. Он долго и с сожалением пересчитывал их и подал торговцу, слегка отвернув голову. Ему было невыносимо смотреть, как скрюченные пальцы разворачивали его деньги.
Наконец торговец спрятал деньги в шапку и сказал, обращаясь уже на вы:
Ваша лошадь... Ведите...
И Егор Иваныч повёл. Он вёл торжественно, цокал языком и называл лошадь Маруськой. И только, когда прошёл площадь и очутился на боковой улице понял, какое событие произошло в его жизни. Он вдруг скинул с себя шапку и в восторге стал давить её ногами, вспоминая, как хитро и умно он торговался. Потом пошёл дальше, размахивая от восторга руками и бормоча:
Купил!.. Лошадь-то... Мать честная... Опутал его... Торговца-то...
Когда восторг немного утих, Егор Иваныч, хитро смеясь себе в бороду, стал подмигивать прохожим, приглашая их взглянуть на покупку. Но прохожие равнодушно проходили мимо.
Хоть бы землячка для сочувствия... Хоть бы мне землячка встретить , подумал Егор Иваныч.
И вдруг увидел малознакомого мужика из дальней деревни.
Кум! закричал Егор Иваныч. Кум, подикось поскорей сюда!
Чёрный мужик нехотя подошёл и, не здороваясь, посмотрел на лошадь.
Вот... Лошадь я, этово, купил! сказал Егор Иваныч.
Лошадь, сказал мужик и, не зная, чего спросить, добавил:
Стало быть, не было у тебя лошади?
В том-то и дело, милый, сказал Егор Иваныч, не было у меня лошади. Если б была, не стал бы я трепаться... Пойдём, я желаю тебя угостить.
Вспрыснуть, значит? спросил земляк, улыбаясь. Можно. Что можно, то можно... В Ягодку , что ли?
Егор Иваныч качнул головой, хлопнул себя по голенищу и повёл за собой лошадь. Земляк шёл впереди.
Это было в понедельник. А в среду утром Егор Иваныч возвращался в деревню. Лошади с ним не было. Чёрный мужик провожал Егора Иваныча до немецкой слободы.
Ты не горюй, говорил мужик. Не было у тебя лошади, да и эта была не лошадь. Ну, пропил эка штука. Зато, браток, вспрыснул. Есть что вспомнить.
Егор Иваныч шёл молча, сплёвывая длинную жёлтую слюну.
И только, когда земляк, дойдя до слободы, стал прощаться, Егор Иваныч сказал тихо:
А я, милый, два года солому лопал... зря...
Земляк сердито махнул рукой и пошёл назад.
Стой! закричал вдруг Егор Иваныч страшным голосом. Стой! Дядя... милый!
Чего надо? строго спросил мужик.
Дядя... милый... братишка, сказал Егор Иваныч, моргая ресницами. Как же это? Два года ведь солому зря лопал... За какое самое... За какое самое это... вином торгуют?
Земляк махнул рукой и пошёл в город.
1923
В той же Гизе один араб просил за три пирамидки (довольно симпатичные, с резьбой по камню) 50$. Долго с мужиком торговался, в итоге отдал за 5$
Весь самолет провоняли этим ужасом.